Мы дружили уже тринадцать лет, и за всё это время я ни разу не оставался у него с ночёвкой.
— С чего вдруг приглашение? — спросил я, закидывая сумку на плечо. Он держал дверь открытой.
— Родители уходят, — ответил он быстро, почти выплюнув слова. — Подумал, пора бы тебе наконец увидеть мою скромную хижину.
Хижиной это назвать было трудно. Белый деревянный дом стоял посреди земли, будто всегда был её частью, а город вырос вокруг него. Старинные дубы бросали тени на двор. Внутри пахло старым деревом, полировкой… и чем-то ещё. Запахом мокрой земли после дождя. И чего-то, что не должно было быть.
Его мать — маленькая женщина с лихорадочной улыбкой, не доходившей до глаз. Она суетливо металась по тёмным комнатам, предлагая нам напитки и закуски. Отец сидел в кожаном кресле, не проронив ни слова. Огромный мужчина с неподвижным тёмным взглядом, следившим за каждым нашим шагом.
Я слышал, как мать что-то шептала ему — быстро, тревожно, но слов разобрать не удалось.
В семь вечера они ушли.
— Ну что, какие планы? — спросил я, бросив сумку в его комнате. Она казалась единственным живым уголком в этом доме: постеры, неубранная кровать, консоль перед телевизором. Остальное было… мёртвым.
— Пицца, игры, как обычно, — ответил Лео. Он включил приставку, двигаясь слишком спокойно, натянуто. Я заметил, как напряглась шея.
Мы ели, играли. И какое-то время я не думал о доме. Только мы и звуки с экрана.
Почти в девять он поставил игру на паузу.
— Слушай, — сказал он, не глядя на меня, перебирая геймпад. — Есть одно странное правило у моих родителей.
— Странное правило?
Он поднял глаза. Серьёзные, как камень.
— После девяти вечера мы должны быть в комнате. И не выходить. Ни в туалет, ни за водой. Дверь остаётся закрытой до рассвета.
Я ждал шутки. Её не было.
— Ты прикалываешься? А если мне надо в туалет?
— Иди сейчас, — ответил он ровным голосом и кивнул на пустую бутылку на столе. — Потом — в неё.
Я хотел было рассмеяться… но смех так и не родился.
— Это безумие. Почему?
Он пожал плечами, но движение было фальшивым.
— Они... сильно зациклены на безопасности. Старый дом, типа сквозняки.
Сквозняки. Он врал, но я не понимал зачем. Внизу пробил час, и Лео резко повернулся к двери.
БОНГ. БОНГ. БОНГ.
Он вскочил, запер дверь тяжёлым стальным засовом. Звук был окончательным.
— Всё. Мы в безопасности, — прошептал он, утирая пот со лба.
— Лео, какого чёрта происходит?
— Ничего. Просто правило, — ответил он, делая звук телевизора оглушающим.
Но я больше не слышал игру. Только тишину за дверью. Тишину… слушающую. Тишину… ждущую.
Прошёл час. Мы играли, хотя страх медленно покидал Лео. Я начал злиться.
— Ты в курсе, что так воспитывают серийных убийц? — бросил я.
— Скажи им это, — выдавил он фальшивую улыбку.
Затем снизу раздался звук — тихий, размеренный стук по полу. Лео делал вид, что не слышит.
— Просто дом. Старая постройка, — пробормотал он.
— Это не дом, Лео.
Стук прекратился. Наступила тишина. Затем — новый звук. Волочение. Скрежет чего-то тяжёлого, что тянется по полу. Сломанные ноги.
Я выключил телевизор.
— Это точно не дом, — сказал я.
Лео положил геймпад на ковёр. Его лицо побледнело.
— Просто игнорируй. Оно уходит, если не обращать внимания.
— Что уходит?! Что это?!
Прежде чем он ответил, это заговорило.
— Лео? Милый?
Я не двигался.
Это был голос его матери.
— Лео, мы вернулись раньше. Я принесла печенье. Открой дверь.
Лео был мертвенно бледен. Он поднял палец к губам и отрицательно покачал головой.
— Это твоя мама, — прошептал я.
— Не глупи, дорогой. Мы уже дома. Я испекла шоколадное. Твоё любимое. Оно остывает.
Скрежет снизу прекратился. Остался только этот голос. Нежный. Слишком нежный. Голос не был её — он был её воспоминанием.
Потом — стук. Мягкий, влажный, как кусок мяса об дерево.
— Лео? Лиам? Вы в порядке? Что-то вы тихие...
— Лео, — беззвучно произнёс я.
Он сидел, как из камня, с глазами, полными безмолвной мольбы. Ручка двери повернулась. Сначала влево. Потом вправо. Затем начала дёргаться, всё сильнее.
— Мальчики, это уже не смешно. Откройте. Дверь.
Удар. Тяжёлый. Дверной косяк застонал. Я отпрянул назад, упал у стены.
Голос изменился. Превратился в глухой, гортанный хрип:
Я_з_н_а_ю_в_ы_т_а_м.
Стук стал частым, истеричным. Послышался визг, словно ветер выл сквозь трещину в мире. Из-под двери потекла густая чёрная жидкость. Она воняла могилой. Сырой землёй. Гниением.
Лео заполз под одеяло. Сжался в дрожащий ком. Он ушёл в свой собственный мрак.
Снаружи всё стихло. Но я знал — оно не ушло. Оно там. Оно ждёт.
Я прижался к стене. Моё дыхание — прерывистый шёпот. На кровати — свернувшийся Лео. Для меня — ночь. Для него — вся жизнь.
Любопытство взяло верх над страхом. Я подошёл к замочной скважине.
— Лиам, нет. Не смотри, — прошептал Лео из-под одеяла.
Но я посмотрел.
Сначала — тёмный коридор, лунный свет. Потом оно вошло в поле зрения.
Это было не человек и не зверь. Это было нечто из веток и теней. Высокое. Худое. Лапы — как мёртвые сучья. Тело — вихрь пыли и ночи.
На нём был фартук матери Лео и охотничья шапка его отца. Вместо лица — пустота. В одной руке — семейное фото. Оно держало его перед пустотой и «улыбалось» улыбкой его матери.
Тонкая чёрная рука постучала в дверь. Тук. Тук. Тук.
Я отпрянул. Рот — ладонью. Сознание не выдерживало формы этого.
И тогда оно заговорило снова.
— Лиам? Почему ты прячешься? Твоя мама так волнуется.
Это был голос моей матери.
Он был... идеален. Голос, которым она звала меня к ужину. Голос из другого, недоступного мне теперь мира.
Существо рассмеялось. Шорох сухих листьев. Оно нашло мою слабость.
— Впусти меня, Лиам, — прошептал голос моей матери. — Я пришла забрать тебя домой.
Я сполз к полу. На бёдрах — жар стыда. Он знал. Лео знал всё. Пластиковая бутылка — не шутка. Не правило. Инструкция по выживанию.
Скрежет. Прямо по двери. Как коготь по дереву.
Оно шептало моё имя. Оно сулило конец всему… если я открою.
Проходили часы. Оно не уходило. Шептало голосами живых и мёртвых. Заманивало. Скребло. Стучало. Снова. И снова. И снова.
Страх сгорел во мне, осталась ярость. Ярость на тварь. На людей, назвавших клетку домом. На Лео.
— Лео, — прохрипел я. — Скажи мне. Что это?
Он приподнялся. Глаза — воспалённые, страх до костей.
— Оно не ушло? — прошептал он.
— Нет. И не уйдёт. Что это такое?
Он не смотрел на меня. — Мы называем его… Ночной. Он всегда здесь. Сколько существует наша семья.
И он рассказал. Дед его деда построил дом на нечистой земле. С тех пор — каждую ночь — что-то в стенах. Договор. Ненаписанный. Дом днём — их. Ночью — его.
— Ему одиноко, — прошептал Лео. — Оно играет. Подражает. Использует найденное, чтобы собрать тело.
Фартук. Шапка. Фото.
— Но теперь оно хочет большего. Раньше хватало шума. Теперь... теперь оно хочет войти. Правила больше не работают. И оно хочет нового…
Он посмотрел на меня. В его глазах — вина, глубже могилы.
— Ты… ты привёл меня ради него?
— Нет! Я не хотел! — всхлипнул он. — Родители сказали — оно становится сильнее. Что ему нужно что-то чужое. Чтоб… насытилось. Хоть на время…
Оно выбрало меня.
И тут — тишина. Настолько глубокая, что Земля будто замерла.
— Что происходит? — выдохнул я.
Лео побледнел.
Шаги. Снизу. Медленные. Волочащиеся.
ТУК. СКРЕЖЕТ. ТУК. СКРЕЖЕТ.
Игра закончилась.
Удар. Дверь задрожала. Засов заскрипел.
КРРАК!
Трещины. Пыль. Древесина.
— Оно… никогда раньше… — зашептал Лео.
КРРАК! БАХ!
Засов вырвало. Дверь распахнулась.
В темноте коридора — оно. Заполненное. Собранное.
Ноги — из досок. Руки — трубы. Туловище — перила. Внутри — моя сумка. Пульсирующая.
Голова — старинные часы. Маятник — глаз. Из часов — голоса. Все голоса. Вместе.
В_Р_Е_М_Я_В_Ы_Ш_Л_О.
Оно вошло. Скрежет. Пыль. Земля. Смерть.
Я схватил стеклянный трофей и швырнул в часы. Стекло взорвалось. Оно отпрянуло. Звук — как если бы все часы мира били последний час одновременно.
— Окно! — закричал я. Тянул Лео. Окно не поддавалось. Закрашено краской.
Оно выпрямилось. Маятник — как осколок луны. Оно шло на нас.
— Помоги перевернуть кровать! — орал я.
Мы сделали баррикаду. Оно врезалось. Запуталось в простынях. Завыло. Начало рвать кровать на куски.
— Солнце… — прохрипел Лео. — Надо, чтобы оно было внутри до рассвета…
Я глянул в окно. Небо — чёрное.
Оно прорвалось. Медленно. Уверенно.
Рука — из столовых приборов. Ложки. Вилки. Серебро — в коготь.
И я увидел. Фонарь. Мощный. За телевизором.
Последняя надежда.
Я схватил его. Свет ударил в лицо существа. Оно завизжало. Не горело — распадалось.
Металл упал. Доски развалились. Свет — яд.
Оно спряталось в тени.
И началась самая долгая ночь в моей жизни.
Я держал свет. Как меч. Лео дрожал позади. Существо шептало из углов. Мы стояли. Свет и тьма. Луч дрожал. Батарея садилась.
— Он умирает, — прошептал я.
— Ещё чуть-чуть, — просил Лео. — Ещё немного.
Оно почуяло. Напряглось. Готовилось.
В этот момент… ПЕРВЫЙ ЛУЧ. Солнце.
Оно ударило меня. Фонарь выпал. Существо нависло.
И тогда свет коснулся его спины.
Оно замерло. Потом — распалось. Всё — в пыль. Только кучка вещей. И прах. Солнечный свет залил комнату. Мы выжили.
Шаги. Обычные. Родители Лео. Они не смотрели на нас. Не на разрушения. Только на меня.
И на их лицах не было радости. Только бесконечное… разочарование.
Ужас не закончился.
Я выжил.
И они мне этого не простят.